Литературовед Людмила Сараскина
Или писатель Юрий Кувалдин видит улыбку Джоконды, или это свет улыбки рождается в солнечном свете и эта улыбка принадлежит красавице Людмиле Сараскиной? Людмила Сараскина удивительная женщина! Она посвятила всю себя без остатка творчеству двух титанов: Федору Достоевскому и Александру Солженицыну. Когда будете в Париже, зайдите в Лувр, в тот зал, где выставлен шедевр великого флорентийца, титана Возрождения Леонардо да Винчи "Мона Лиза" - портрет молодой женщины, написанный около 1503 года.
Здесь уместно полностью представить отличный ноктюрн Андрея Немзера о книге Людмилы Сараскиной об Александре Исаевиче Солженицыне:
"ВЕЛИКАЯ ЖИЗНЬ ВЕЛИКОГО ЧЕЛОВЕКА
Издана биография Александра Солженицына
Книга Людмилы Сараскиной “Александр Солженицын” увидела свет в составе недавно образовавшейся при “ЖЗЛ” дочерней серии “Биография продолжается…”.
В интересном, однако, мире мы обретаемся. Решили в “Молодой гвардии”, что книги о ныне здравствующих “замечательных людях” стоит публиковать с многославным брэндом. Кому-то ход может показаться грубоватым, но и понять издателей можно: серии у нас ценятся (“ЖЗЛ” - особенно), да и хочется же самих себе уверить, что любить мы умеем не только мертвых. Но как не сообразить было, что если уж такая серия сочтена нужной и хочет быть осмысленной, то открывать ее надлежит одним и только одним жизнеописанием? Тем самым, что появилось сейчас, - далеко не первым. И что ждать биографии Солженицына следовало бы до тех пор, пока автор, взявшийся за эту трудную, благородную и насущно необходимую работу, не поставит точку. Потому что появление первого на русском языке подробного документированного рассказа о судьбе и жизненном деле Солженицына - это огромное событие в духовной жизни страны, а не более или менее удачная издательская акция.
Виноват, но не могу я встроить книгу о Солженицыне в ряд томов “ЖЗЛ”. Не подходит Солженицыну эпитет “замечательный”. Не “замечательный” он человек (писатель, мыслитель, гражданин), а великий. Угадываю язвительную реплику: Пушкину, мол, привычный эпитет в самый раз (есть ведь о нем книга в “ЖЗЛ”, хотя, увы, прескверная), а Солженицыну - мал? Готов показаться смешным, но думаю именно так. Величие не вес, температура или скорость, оно не меряется килограммами, градусами или метрами в секунду: либо есть, либо нет. А потому попытки выяснить, кто все-таки “выше” (Толстой или Достоевский? Шекспир или Гете?), кажутся мне бессмысленными. (И бессовестными: если - а это бывает довольно часто - сравнивающему важно не столько поднять одного из сравниваемых, сколько принизить другого.) Но величие Пушкина или Моцарта ныне воспринимается как данность (“кумироборчество” здесь лишь тень, которую никто не воспринимает всерьез), а потому соседство их биографий в серии с жизнеописаниями “замечательных людей” совсем иного масштаба ничего не убавляет и не прибавляет. Величие Солженицына по сей день отрицается с неподдельной страстью, если не сказать - яростью. Или “признается”, но с бездумным равнодушием либо своекорыстным расчетом. Такое положение дел (не только печальное, но и угрожающее будущему русской культуры) придает всякому ответственному высказыванию о Солженицыне особый статус. Приходящая к читателю здесь и сейчас биография Солженицына должна быть чем-то большим, чем просто качественная - добросовестная, увлекательная, живо написанная - книга из “ЖЗЛ”.
Мне кажется, что Людмила Сараскина эту задачу выполнила. Она ведет свое повествование так, что на любом его отрезке (детство, студенческие годы, тюрьма и лагерь, ссылка, выход из подполья, противоборство с красным драконом, изгнание, возвращение) читатель ощущает, что все это рассказывается о том, кто еще напишет (или уже написал) “В круге первом” и “Один день Ивана Денисовича”, “Матренин двор” и “Раковый корпус”, “Архипелаг ГУЛАГ” и “Красное Колесо”. Сараскина показывает, как нераздельны жизнь Солженицына и его дело, сохранение в слове трагического опыта русского ХХ века, как дышат в свободном слове судьба и личность автора и как верность слову, писательское послушание, помогают выстоять там, где, кажется, нет иного исхода, кроме гибели.
Сараскина верит Солженицыну-художнику, точно и тонко читает его многоплановую прозу, ощущает органичность и цельность того мира, что оживает в солженицынском слове, и потому ей удается приблизить к нам живое лицо писателя, позволить читателю прочувствовать его боли и радости, понять (насколько это вообще возможно), почему жизнь Солженицына была именно такой, а иной быть не могла.
В связи с Солженицыным часто употребляется слово “чудо”, без которого, действительно, не обойтись, говоря о человеке, прошедшем сквозь войну, тюрьму, раковый корпус и противостояние со сверхдержавой. (Страницы книги Сараскиной, рассказывающие о санкционированной с самого верху подлой и свирепой охоте на Солженицына, произведут впечатление и на тех, кто хорошо помнит “Теленка”, - там писатель далеко не все рассказал.) Да, чудо. Да, Бог хранил и хранит. И когда политбюро решало, на Запад ли вышвырнуть великого писателя или на Северо-Восток, к полюсу холода, думаю, не одни опасения дурно выглядеть в глазах цивилизованного мира (и не такое там сносили!) заставили верных ленинцев избрать щадящий вариант. (Помню, ходили по Москве слухи: дескать, Косыгин - премьер-технократ, несбывшийся реформатор, глядевшийся интеллигентом на фоне своих подельников - голосовал против высылки. Ага, против высылки - за ссылку в Якутию.) Хоть и были вожди СССР закоренелыми атеистами но, похоже, на “историческом заседании” что-то в их каменных сердцах екнуло. Не нам судить о Промысле, но стоит вспомнить два рифмующихся эпизода из “Красного Колеса”. В “Марте Семнадцатого” отрекшийся император, оставшись один, молится о России, понимая, что “исправить” только что совершенный им грех может лишь чудо. В “Апреле Семнадцатого” молодые герои спрашивают мудреца Варсонофьева, не спасет ли Россию чудо, и слышат в ответ, что чудо посылается тем, кто идет ему навстречу.
Таков был путь Солженицына. Думаю, что стал он на этот путь очень рано - до исцеления, до лагеря, до войны, когда мальчишкой задумал написать книгу о том, почему и как в России произошла революция. По идеологическим установкам - совсем иную, чем великое “повествованье в отмеренных сроках”. По сути - то, что при честном вглядывании в историю и ответственном отношении к дару должно было стать “Красным Колесом”.
Этот путь и описан Людмилой Сараскиной. Тот, кто прочтет (не пролистает для “ознакомления” и “опровержений”, а прочтет слово за словом) биографию Солженицына, почти наверняка ощутит необходимость обратиться - вновь или впервые - к книгам нашего великого современника. Чем больше таких людей найдется в России, тем лучше будет всем нам.
Андрей Немзер
08/04/08"
А вот как Людмила Ивановна Сараскина пишет о своих ранних годах: "И так к концу школы я почувствовала, что лучше, чем писать, лучше, чем складывать слова, и лучше, чем вот копошиться в этих словах и подыскивать какое-то другое, более выпуклое, более выразительное слово, нет ничего. Поэтому для меня никогда не вставал вопрос, кем быть? Для меня всегда на первом месте было желание писать, на втором - читать. Больше мне ничего никогда не хотелось, поэтому ни о какой другой профессии я не думала. Конечно, я хотела быть актрисой. Потому что это было - и читать, и писать, но и еще играть. Но я себе всегда казалась некрасивой, нескладной, не подготовленной физически, внешне... Я считала, что у меня нет внешних данных. Я себе казалась неуклюжей…" Но "неуклюжая" девочка превратилась со временем в величественную очаровательную Людмилу Ивановну Сараскину, доктора филологических наук, лучше которой вряд ли кто знает творчество Федора Достоевского и Александра Солженицына.
Юрий КУВАЛДИН