Можно говорить о взаимодействии, связке двух великих поэтов, о перекличке текстов Мандельштама и Гумилева. О некоторых моментах темы, разумеется, даже должно сказать. Мы говорим о перекличке, связке, иначе об интертекстуальности поэзии. Метод интертекстуальности, оказавшийся чрезвычайно продуктивным в применении к художественной практике акмеистов, позволил выявить много цитат, являющихся обязательной составляющей акмеистической поэтики. В то же время, замечу, не до конца понятыми представляются взаимоотношения между художественными мирами самих акмеистов; в частности, это относится к тому цитатному слою, который связан с творчеством Гумилева. Присутствие гумилевских подтекстов в стихах Мандельштама обусловлено не только биографическими обстоятельствами, но и принципиальной акмеистической установкой на диалог цитат, сопровождающийся постоянным порождением новых смыслов. Теперь мы это определяем как постмодернизм, основная характеристика которого заключена, так сказать, в тотальном цитировании. Поэтому в связи с художественным опытом акмеизма особую роль приобретает мандельштамовское разграничение литературы и филологии, явно несущее в себе автобиографические черты, притом, что и Мандельштам, и Гумилев в одинаковой степени принадлежали как к "литературе", так и к "филологии": Литература - явление общественное, филология - явление домашнее, кабинетное. Литература - это лекция, улица; филология - университетский семинарий, семья. Да, именно университетский семинарий, где пять человек студентов, знакомых друг с другом, называют друг друга по имени и отчеству, слушают своего профессора, а в окно лезут ветви знакомых деревьев университетского сада. Филология - это семья, потому что всякая семья держится на интонации и на цитате, на кавычках. Самое лениво сказанное слово в семье имеет свой оттенок. И бесконечная, своеобразная, чисто филологическая нюансировка составляет фон семейной жизни. Собственно говоря, известное мандельштамовское определение цитаты: "Цитата не есть выписка. Цитата есть цикада. Неумолкаемость ей свойственна", - послужившее своего рода оправданием для интертекстуальных исследований, невольно ассоциируется со стихотворением Гумилева "Юг": "В дали, от зноя помертвелой, // Себе и солнцу буйно рада, // (...) // Звенит немолчная цикада..." Отправной точкой для некоторых сопоставлений может служить мандельштамовский перевод стихотворения Макса Бартеля "Неизвестному солдату", включенный в сборник "Завоюем мир!". Своей безусловной эмоциональной выразительностью и поэтической достоверностью это стихотворение заметно отличается от других стихов книги, что дает основания предположить его особую значимость для Мандельштама.

Юрий КУВАЛДИН