andrey_trezin в Крюков и "Тихий Дон": травы, цветы, деревья...Выбираю десять "ботанический" параллелей из прозы Федора Крюкова и "Тихого Дона". Прошу прощения за повтор, но по причинам важным для композиции этого букета, не могу начать не с богородицыной травки:
БОГОРОДИЦКАЯ/БОГОРОДИЦЫНА ТРАВКА
Тимьян ползучий (обыкновенный) (Thymus serpyllum L.) – богородская трава, богородицына травка, чепчик богородишный, чабер, чебор, чебр, чербец, чабрец, чобрик, фимиамник, шебер, душевик, седник, крейдовник, тимьян и др. Название дано по цветам, напоминающим о цвете риз (мафория) Богородицы на православных иконах.
«Цепкая и тягучая повитель с бледно-розовыми цветочками переплела желто-зеленый, только что начинающий белеть, ковыль; темнолиловая, высокая, с густым запахом богородицкая травка поднимала свою махровую головку из лохматого овсюка; зеленый красавец пырей с пушистой головкой и молодой чернобыль перемешались с желтым дроком, румяной червоницей и крепким, приземистым белоголовом» («Гулебщики»). – «Из сенцев пахнуло на него запахом перекисших хмелин и пряной сухменью богородицыной травки» (ТД: 1, III, 23);
При этом налицо реминисценция из рассказа Ипатьевской летописи под 1201 годом (Полное собрание русских летописей. М., 2001. Т. 2. Л. 245. Ст. 716), который к тому же отразился в стихотворении Аполлона Майкова «Емшан» (1874):
Степной травы пучок сухой,
Он и сухой благоухает!
И разом степи надо мной
Всё обаянье воскрешает...
«Один из них, молодой цыгановатый красноармеец, в пути сошел с ума. Всю дорогу он пел, плясал и плакал, прижимая к сердцу пучок сорванного душистого чеборца» (ТД: 7, III, 31). Поскольку чеборец – богородицына трава, ясно, что красноармейца спасает Богородица. (В романе она в образе старухи-казачки.)
И еще о цвете чебора и связанных с ним ассоциациях: «меж чубатым сиреневым чеборцом следы некованых конских копыт» (ТД: 4, IV, 52); «Мед сладко пахнул чеборцом, Троицей, луговыми цветами» (ТД: 6, II, 28). При этом трижды в ТД встречается написание чобор.
Ср. с двумя рассказами Крюкова: «тонкий, всегда напоминающий о родине запах речного чобора» («Шквал»); «Они принесли с собой, вместе с пучками степных трав, аромат далекой родины, ее землю в ладанках, ее песни и живые вести о ней. И как трепетно, и сладко, и больно забилось сердце старого поселенца...» («В родных местах»). Эта параллель в свою очередь держится не только на сюжете из Ипатьевской летописи, но и на ассоциации Богородица – ризы – праздник Покрова.
По НКРЯ до ТД только с эпититом «богородицыны» в рассказе Шолохова «Алешкино сердце», а еще раньше лишь в единственном случае: «В своей спальне, невеликой комнатке, пропахшей ладаном, богородицыной травкой и водкой, – проспиртовавшийся Петр Данилыч, по случаю холодов, перекочевал с террасы на покой сюда, – Марья Кирилловна зажгла лампадку перед богатым уставленным серебряными иконами кивотом и усердно, в больших слезах молилась богородице и апостолу Прохору – да сохранят во здравии страждущего и путешествующего» [В. Я. Шишков. Угрюм-река. Ч. 1–4 (1913–1932)].
ДУРНОПЬЯН С БЕЛЫМИ ЦВЕТАМИ
«…Квадратные кирпичики-кизяки, сложенные в невысокие пирамидки, наполняют все дворы и даже кривые улочки хуторка, поросшие колючкой и дурнопьяном с белыми цветами» («Из дневника учителя Васюхина») – «– Волосы у тебя дурнопьяном пахнут. Знаешь, этаким цветком белым... – шепнул, наклонясь, Григорий» (ТД, 1, IV, 35)
По НКРЯ впервые употреблено в ТД.
ЕЖЕВИКА ПОЛЗУЧАЯ
«Он бежал быстро и легко, как молодой; легко перескакивал через низкие плетни и огорожки, обрывая ногами плети ежевики и ползучих трав» («В родных местах»). – «Ежевичник – густой и хваткий – опутывал землю; под сплетением ползучих ветвей его искусно прятались от солнца дымчато-сизые, зрелые кисти ежевики» (ТД: 7, XXIV, 232).
ЗАРОСШИЙ КАМЫШОМ И КУГОЙ
«Ночевали у какой-то степной речки, заросшей камышом и кугой…» («Гулебщики»). – «заросшее кугой и камышаткой днище буерака» (ТД: 2, XVII, 202); «Коноводы укрылись с лошадьми в потайных урёмах, непролазно заросших камышом, осокой и кугой» (ТД: 6, LXI, 400).
По НКРЯ только: «Оно заросло кугой – видом камыша, который не едят ни лошади, ни верблюды» [И. Ф. Бларамберг. Воспоминания (1872)].
ЗЕЛЕНЫЕ ОБЛАКА ДЕРЕВЬЕВ
«Мелькнуло синее, сверкающее небо и зеленые облака сосен на нем» («К источнику исцелений»); «зеленые облачка деревьев и голубой узор их теней» («У окна»). – «…вербы, опушенные цветом – девичьими сережками, пышно вздымались над водой, как легчайшие диковинные зеленые облака» (ТД: 6, L, 326).
Авторская метафора.
МЕДОВЫЙ ЗАПАХ ЦВЕТОВ ТЫКВЫ С ОГОРОДОВ
«Густой медовый запах шел от крупных золотых цветов тыквы с соседнего огорода» («Зыбь»). – «с огородов пахнуло медвяным запахом цветущей тыквы» (ТД: 6, LXI, 400).
В НКРЯ нет цветов, цвета, цветенья тыквы и иных производных, а цветущая тыква только в ТД.
ПРОСЕДЬ ПОЛЫНИ
«бархатная проседь скромного, распластавшегося полынка» («Офицерша») – «полынная проседь» (ТД: 1, I, 9).
Полынок – народное название некоторых степных видов полыни.
Метафора уникальна.
ТАТАРНИК
репей
«Чуть маячили темные силуэты крупных сорных трав – татарника и белены. Нечасто бил перепел» («Жажда»); «татарник» («Цветок-татарник»). По Крюкову – колючий цветок, символ несгибаемости казачества. (Казалось бы образ и символ заимствованы из «Хаджи-Мурата» Л. Н. Толстого, где татарник именуется татарином.) По НКРЯ первое употребление слова татарник тоже принадлежит Толстому: «Татарник пышный зацветает, шершни мохнатые в нем копошатся» [Л. Н. Толстой. Записные книжки (1853–1910). Запись 20 июля 1877 г., то есть до того, как был написан «Хаджи-Мурат» (1896–1904), опубликованный лишь в 1912]. По НКРЯ. После этой записи и до ТД упоминаний нет.
Однако еще в крюковском рассказе «Шквал» (1909) есть такое рассуждение атамана-генерала, впервые столкнувшегося с народным протестом: «Застилал ли глаза пот, или это всегда так, но при всем усилии расчленить эту плотную массу, рассмотреть отдельные лица, угадать по движению губ, по выражению глаз зачинщиков и нарушителей он не видел ничего, кроме странной чешуи из голов, однообразной сети пятен телесного цвета, многих глаз, сцепивших его своими лучами отовсюду, и противно-мокрые, слипшиеся волосы. Точно сплошной загон бурьяна или татарника, сорной, густо пахнущей, волосатой травы. И казалась она-то близко, – чувствовалось даже шумное, тяжелое, отдающее терпким потом дыхание ее, – то уходила вдаль и сливалась в сетчатый, подвижный узор, в котором бродило и скрывалось что-то враждебное и загадочное».
В ТД первое упоминание: «Степан шел возле брички, плетью сбивая пунцовые головки придорожного татарника» (ТД: 1, XIII, 62). Степан Астахов только что узнал об измене жены и обдумывает, как с ней расправиться.
В романе татарник семикратно: дважды в 1 кн, один раз во 2-й и четыре раза в 4-й.
ХМЕЛЬ (ОБВИВАЕТСЯ ВОКРУГ, КАК ДЕВКА)
«– Хмель тычинку ищет, а девки все казаков... Гляди, как вьются...» («Гулебщики»). – «Распахнула опушенные полы донской шубы, обвилась вокруг Григория, как хмель вокруг дуба» (ТД: 2, X, 172).
Это восходит к реминисценции из песни, которая звучит в тех же «Гулебщиках»:
«Как во поле яровый хмель
Вился, извивался.
Перевейся, яровый хмель,
На мою сторонку…
По НКРЯ: «Глядь… молодежь увивается около нее, словно хмель, и вот какой-нибудь краснощекий франтик приглянулся ей более других» [А. А. Бестужев-Марлинский. Фрегат «Надежда» (1833)].
ЦЕПКАЯ ПОВИТЕЛЬ С РОЗОВЫМИ ЦВЕТАМИ ПЕРЕПЛЕЛА…
«…цепкая и тягучая повитель с бледно-розовыми цветочками переплела желто-зеленый, только что начинающий белеть, ковыль» («Гулебщики»). – «Меж бороздами ютился прораставший краснобыл, заплетала поднятый чернозем буйная повитель» [М. А. Шолохов. Обида (1925–1926)]; «Высокое, выше пояса, жито, все перевитое цепкой повителью…» (ТД: 3, XXII, 380); «…на розовую чашечку цветка повители» (ТД: 1, XVI, 81); «розовые… лепестки повительного цветка» (Там же).
Авторская метафора.
ОТ КОММЕНТИРОВАНИЯ НА ЭТОТ РАЗ ВОЗДЕРЖУСЬ.