Русская Вандея. Александр Голубинцев и Федор Крюков.

 
              
На рисунке А. В. Голубинцев.
На фото Ф. Д. Крюков. 1918 г.

Тихий Дон – идиома из старинной казачьей песни (см. оба эпиграф к роману, где в одиннадцати песенных строках она звучит восемь раз) многократно использовалась Ф. Д. Крюковым даже еще и до раннего его очерка «На Тихом Дону» (1898).
Звучит она и в последних строках последней опубликованной заметки Крюкова: «…не отдавать батюшки Тихого Дона, единым сердцем и единою мыслью биться за него до конца и – победить или умереть у родного порога...» («Единое на потребу» 21 декабря 1919 / 3 января 1920). Именно эта идиома становится паролем и лозунгом Усть-Хоперского антибольшевистского восстания войскового старшины А. В. Голубинцева (1882–1963), который в своих мемуарах (Русская Вандея: Очерки Гражданской войны на Дону 1917–1920 гг. Мюнхен, 1959) приводит текст, ставший сигналом к выступлению 25 апреля 1918:

ВОЗЗВАНИЕ К ВОЛЬНЫМ ХУТОРАМ И СТАНИЦАМ ТИХОГО ДОНА
Ударил час. Загудел позывный колокол, и Тихий Дон, защищая свою волю и благосостояние, поднялся как один человек против обманщиков, угнетателей, грабителей мирного населения. <…> За Тихий Дон! За казачью волю!
Начальник гарнизона станицы Усть-Хоперской войсковой старшина Голубинцев. Начальник штаба подпоручик Иванов.

Полковник Александр Васильевич Голубинцев (1882–1963), командир 3-го Донского казачьего имени Ермака Тимофеевича полка.
«Участвовал в боях в Восточной Пруссии, Галиции, Карпатах, Полесье и Добрудже».
Это не строка из ТД, это из послужного списка Голубинцева.

Ср. в Первой части ТД: «Суждено было Григорию Мелехову развязывать этот узелок два года спустя в Восточной Пруссии, под городом Столыпином». И Третьей части о казаках: «Трупами истлевали на полях Галиции и Восточной Пруссии, в Карпатах и Румынии – всюду, где полыхали зарева войны и ложился копытный след казачьих коней». Тут же: «И многие голоса хлопочут над песней. Оттого и густа она и хмельна, как полесская брага» И первая фраза Четвертой части: «Тысяча девятьсот шестнадцатый год. Октябрь. Ночь. Дождь и ветер. Полесье». Тот же ряд, тот же боевой путь 3-го имени Ермака Тимофеевича полка и в начале Пятой части, рассказывающей о возвращении казаков «глубокой осенью» 1917: «Многих недосчитывались казаков, – растеряли их на полях Галиции, Буковины, Восточной Пруссии, Прикарпатья, Румынии, трупами легли они и истлели под орудийную панихиду…»
А вот и лукавое «объяснение» того, как в 3 полку оказались вешенцы: «В 1914 году часть призванных на действительную военную службу казаков Вешенской станицы влили почему-то в 3-й Донской казачий имени Ермака Тимофеевича полк, состоявший сплошь из казаков Усть-Медведицкого округа. В числе остальных попал в 3-й полк и Митька Коршунов».

В начале 1918 г. полковник Голубинцев привел полк с фронта из Бессарабии «в родную Глазуновскую» (выражение Голубинцева). Крюков в то время также жил в родной ему Глазуновской станице.
Там Голубинцев по приказу Каледина распустил полк по домам (с оружием), а сам середине феврале 1918 г. переехал в Усть-Хоперскую станицу, чтобы готовить восстание против большевиков (подробности этого см. в его книге). Судя по многим вербальным совпадениям мемуаров Голубинцева с прозой Крюкова и его стихотворением в прозе «Родиный край», строку из которого «То Край Родной восстал за честь Отчизны, за славу дедов и отцов, за свой порог и угол...» Голубинцев взял эпиграфом в своей «Русской Ванде», можно предположить, что Крюков был посвящен в заговоре и, вероятно, является если не автором, то вдохновителем Усть-Хоперского воззвания.

«В первой половине июня (1918) решено было атаковать Михайловку. С вечера было занято исходное положение, и перед рассветом 1-й и 2-й пешие батальоны и партизанский отряд подъесаула Алексеева перешли в наступление со стороны хутора Ильменьки.<…> Коннице под командой есаула Лащенова приказано было, выйдя скрытно по балке во фланг позиции противника, сообразуясь с наступлением пеших батальонов, в конном строю атаковать Михайловку. Но есаул Лащенов или опоздал, или, потеряв направление, сбился, и участия в атаке конница не приняла. Пешие батальоны из молодых казаков, не выдержав огня красных, залегли, и поднять их к дальнейшему наступлению не удалось. Партизанский отряд в темноте взял неправильное направление и опоздал к общей атаке. Таким образом, наступление не дало никаких результатов. Через несколько дней наступление опять было повторено, но без результата. В последнем наступлении принимал участие добровольцем находящийся в это время у себя в станице донской писатель и секретарь Войскового Круга Ф. Д. Крюков, написавший, вдохновленный восстанием усть-медведицких казаков, известное стихотворение в прозе “Родимый край”. В этом бою Федор Дмитриевич был легко контужен артиллерийским снарядом».

В том же очерке «В гостях у товарища Миронова» Крюков рассказывает о том, как готовилось Усть-Хоперское восстание (чем, собственно, и подтверждает свое участие в заговоре Голубинского):

«…И – помню – когда великим постом стали заезжать ко мне и пешком приходить молоденькие офицеры из учителей и агрономов – «за книжками» – и осторожно нащупывать «настроение» – я с изумлением и сомнением спрашивал:
– Вы еще верите?
– Верим. А как же иначе? Иначе и жить не стоит…
– Но где же упор?
Упора не было пока, но благородно-мятежная юность верила, что он будет. И это всецело ее заслуга – сохранение угасавшего уголька веры в то, что клич возмущенной чести не только прозвучит среди безбрежного разлива шкурности, предательства, распыленности, но и не замрет без отзвука. Заслуга молодых орлят. Ибо старость, умудренная горечью и полуослепшая от тяжкого ига этой мудрости, негодовала, но сомневалась и жалась к стороне.
Но когда прозвучал зов восстания, – подхвачен он был окрепшими и вдруг помолодевшими стариковскими голосами…».

Усть-Хоперское восстание началось с призыва «За Тихий Дон», и можно утверждать, что в контексте событий 1918–1920 годов взятое в качестве заголовка романа выражение «Тихий Дон» – открытый вызов большевизму. При этом для автора романа словосочетание «Тихий Дон» столь сакрально, что ни разу не звучит в собственно авторской речи. (Всего же, если считать с названием, оно употреблено 27 раз.) В 8 части, написанной кем-то из литературных негров Шолохова, Дон упоминается 55 раз. Но «тихим» он не назван ни разу.

Похоже, мы выяснили, откуда Крюков черпал сведения о начале войны и брал нетривиальные подробности о подвиге приказного (то есть ефрейтора) Козьмы Крючкова, в 1914 году ставшего первым Георгиевским кавалером той мировой бойни за то, что «"начальствуя разъездом из 4-х казаков атаковал и опрокинул немецкий разъезд из 22 всадников, получив при этом 16 ран пикой" (пр. 1-й армии № 17 от 2.08.1914 г.).  

Крючков служил в одном полку с Голубинцевым, когда полковник был еще сотником. И это объясняет, почему рассказ о подвиге Крючкова в "Тихом Доне" столь разнится с рассказом, поведанным Шолохову одним из участником того боя Михаилом Иванковым (см. об этом в книге Ф. Кузнецова. С. 305) и объясняет, почему Шолохов ничего не записывал за Иванковым:
«Иванков рассказывал Сивоволову: – О том, как на германской я и Крючков воевали, меня расспрашивал Шолохов. Однажды он позвал меня к себе домой. Сидим в комнате за столом: он по одну сторону, я – по другую. Смотрит мне в глаза, спрашивает подробно, как и что было, а сам карандашом о стол постукивает. Я ему все чисто рассказал – и как дражнили Крючкова, и как рубились. Шолохов слушал меня внимательно, но на листе так ничего и не записал. Я посчитал, что это ему вовсе не нужно, мало ли таких случаев на войне было. А потом, видите, все-таки написал».
Однако Кузнецов умолчал о ключевой подробности: Иванков рассказал Шолохову, что немецкого офицера убил именно он (а не Астахов, еще один участник той схватки).
См. комментарии Васильева:
http://lit.1september.ru/2001/30/3.htm

То есть главному (и единственному свидетелю!) Шолохов не поверил. А если и поверил, то не мог ничего изменить, роман-то был уже написан, и написан другим. И там черным по белом: Астахов прорвал кольцо и выскочил, истекая кровью. За ним погнался немецкий офицер. Почти в упор убил его Астахов выстрелом, сорвав с плеча винтовку. Это и послужило переломным моментом в схватке. 
 
Со слов земляка, которого он должен был знать с детства и с котором, надо думать, встречался в начале 1916 года на фронте, Федор Крюков подробно описывает в "Тихом Доне" перемещения 3-го Донского казачьего полка (начиная с июня 1914, когда полк стоял в Вильно, и заканчивая роковым 1917-м).
А далеко не литературную идею «Русской Вандеи» они вываривали вместе с полковником в их родной Глазуновке в феврале 1918.

Ну а Гришка Мелехов служит в 12 полку. Это тот полк, силами которого в 1918 году был устроен юбилей 25-летней деятельности Федора Крюкова.