Владимир Яковлевич Лакшин родился 6 мая 1933 года в Москве. Его отец, Яков Иванович Лакшин, был артистом Московского художественного театра. Там же, во МХАТе работала вокалисткой и мать – Антонина Сергеевна Чайковская.

Юрий КУВАЛДИН и Владимир ЛАКШИН (1979)
Оглядываясь на прошлое, Лакшин в 1961 году при вступлении в Союз писателей признался: «В детстве я много болел, с 1940 по 1948 год лежал в клинике костно-суставного туберкулёза. Поэтому учился я большей частью заочно и десятилетку окончил с аттестатом Московской очно-заочной школы рабочей молодёжи. Осенью 1950 года поступил на отделение русского языка и литературы филологического факультета МГУ».
Однокурсницы Лакшина вспоминали: «Он пришёл в нашу 4-ю французскую группу русского отделения в середине 1-го курса и оказался единственным мальчиком – среди двадцати девчонок <…> Володя сразу выделился из общей массы как человек незаурядно одарённый. Он довольно скоро был избран Председателем НСО. Мы частенько посмеивались, наблюдая, как при встрече с нашими убелёнными сединами профессорами, корифеями факультета, Володя обменивался с ними церемонным поклоном и рукопожатием, при этом обращались они к нему не иначе как «Коллега!» («Филологический факультет МГУ. 1950–1955. Жизнь юбилейного выпуска», М., 2003).
В университете Лакшин увлёкся изучением русской классики девятнадцатого века. Он с азартом занимался в толстовском семинарии у Н.К. Гудзия. Не случайно уже в двадцать один год ему предложили стать автором самого авторитетного «толстого» журнала – «Новый мир».
К студенческому портрету Лакшина надо добавить ещё то, что, почитая университетских мыслителей, он часто публично с присущим ему артистизмом демонстрировал своё пренебрежение к демагогам и начётчикам. «Невозможно забыть, – рассказывали его однокурсницы, – новогодний курсовой капустник, где Володя «исполнял роль» профессора Г.Н. Поспелова, чьи лекции по истории русской литературы в тот период, к сожалению, грешили вульгарным социологизмом и содержали умопомрачительные фразы и построения, которые мы, конечно, записывали на полях своих конспектов. В тот вечер Володя произнёс «с кафедры» целую лекцию, составленную из профессорских «перлов». Наклеив поспеловские усики и мастерски подражая его манере произносить слова, Володя под оглушительный хохот зала торжественно провозглашал: «Нос» Гоголя – это не орган обоняния, а орган социального самоутверждения».
Окончив в 1955 году с отличием МГУ, Лакшин во многом с подачи Гудзия остался в аспирантуре. Часть диссертации он положил в основу своей первой книги «Искусство психологической драмы Чехова и Толстого», которая вышла в 1958 году. Но на защиту руководство факультета его тогда так и не выпустило (кандидатом наук Лакшин стал лишь в 1962 году).
После аспирантуры молодой литературовед продолжил преподавать в альма матер. Но отношения на филфаке у него почему-то не сложились. И вскоре Лакшина из МГУ фактически выдавили. Так что весной 1961 года он вынужден был перейти под начало Юрия Бондарева в «Литературную газету».
Спустя полгода Лакшин подал заявление о приёме в Союз писателей. Рекомендации ему дали «новомирец» Александр Дементьев, непосредственный начальник по работе Юрий Бондарев и профессор Сергей Бонди, у которого критик учился ещё в МГУ. Так, Бонди в своём поручительстве отметил, что Лакшин «соединяет в себе серьёзного и добросовестного учёного, историка литературы и талантливого, проницательного критика советской литературы, активного участника в её строении». Другой рекомендатель – Дементьев подчеркнул, что «отличительными чертами его критических работ являются эстетическая требовательность и стремление обнаружить в художественном произведении отражение существенных процессов жизни».
Поддержала кандидатуру Лакшина и секция критики и литературоведения Московской писательской организации. Выступая 25 сентября 1961 года на бюро этой секции, Владимир Огнев подчеркнул: «У Лакшина положительно то, что он на практике совмещает работу литературоведа и современного боевого критика. Это гарантирует его от случайностей, придаёт его работам несуетность, серьёзность, хотя пишет он живо, просто, без напыщенности».
Тем не менее на приёмную комиссию дело Лакшина попало только через год. Кто и почему затянул этот вопрос, до сих пор неясно.
Лишь в сентябре 1962 года работы Лакшина были переданы для рецензирования членам приёмной комиссии В.Жданову и Ефиму Дорошу. Жданов дал следующий отзыв: «Лакшин за несколько лет литературно-критической деятельности написал немного, но всё написанное им – хорошо. Среди молодых критиков, выдвинувшихся в последние годы, он занимает одно из первых мест. Его особенность состоит в том, что он одинаково профессионально занимается историей литературы, научно-публикаторской деятельностью и современной критикой. Ему принадлежит превосходный фельетон в «Литературной газете» – «Знакомьтесь, Филонов!», в котором высмеяна малограмотная книга издательства Академии наук. Ему же принадлежат ценные публикации архивных материалов об Островском и Добролюбове (в журнале «Русская литература» и др.). Островскому посвящена также отдельная исследовательская работа Лакшина, в которой изучены связи драматурга с некрасовскими «Отечественными записками». Но основные историко-литературные интересы Лакшина посвящены Чехову и Толстому. Им написана книга «Искусство психологической драмы Чехова и Толстого» (1958), которая является первым в нашей науке опытом сравнительного анализа драматургии двух гигантов русской литературы; автор глубоко и творчески раскрывает художественное новаторство Чехова и Толстого в жанре психологической драмы, показывает их сходство и различие, убедительно доказывает, что многие существенные принципы трактовки характеров в драме «Живой труп» являются развитием аналогичных принципов, разработанных Чеховым в драме «Дядя Ваня». Работа Лакшина, имеющая своей основой, исходной точкой стремление взглянуть на историю литературы как на процесс, проследить глубокую внутреннюю связь между на первый взгляд разрозненными литературными фактами и явлениями, очень плодотворна и по замыслу, и по выполнению. Написана она отлично – увлекательно, выразительно».
Отдельно отметил Жданов работы Лакшина о современной литературе. Выделив статьи о прозе Даниила Гранина, Фёдора Абрамова, Виктора Конецкого и рецензию, посвящённую сказке «Маленький принц» Сент-Экзюпери, известный учёный подчеркнул: «Названные сочинения – не просто рецензии, по давно установившейся схеме оценивающие ту или иную книгу. Это литературные этюды, законченные по форме, обладающие силой и свойствами самостоятельного излучения, интересные и для читателей, незнакомых с разбираемыми произведениями. Они читаются легко, они интересны сами по себе, независимо от тех книг, которым посвящены, ибо автор владеет пером и широко судит о литературе. Многие его рецензии я, не колеблясь, отнёс бы к числу лучших образцов современной критики».
В таком ключе выдержал свой отзыв и Дорош. Ему более всего понравилась у Лакшина книга о Толстом и Чехове. «В небольшой этой книге, – писал Дорош, – множество интересных мыслей, тонких наблюдений, – например, об общественной психологии; о бытовых подробностях в пьесах Чехова и Шпажинского; о великом соблазне упростить чеховские образы-характеры, сделать их психологически более определёнными и ясными; о том, что сближение методов изображения внутренне противоречивых характеров у Толстого и Чехова объясняется по преимуществу не влиянием драматургии Чехова на Толстого, а общим жизненным материалом».
Тем не менее на приёмную комиссию дело Лакшина было вынесено лишь через год. Чего литературный генералитет тянул, до сих пор неясно. Вопрос решился только 17 сентября 1962 года. Кстати, ровно через одиннадцать дней после этого, 28 сентября в газете «Литература и жизнь» молодого критика горячо напутствовал Бондарев. «Знаменательно то, – подчеркнул Бондарев, – что В.Лакшин вместе с литературоведческим исследованием нашей классики всё время обращается к вопросам современной литературы, и здесь следует отметить чёткую идейную позицию строгого и одарённого критика, нетерпимость к фальши, повышенный критерий к мастерству, требование всегда большой мысли от поэта и прозаика, ясный и оригинальный разбор художественных компонентов произведения <…> В статьях Лакшина я вижу не только детальнейший остроумный разбор, но и перспективные пути развития советского романа».
К тому времени Лакшин уже перешёл из «Литгазеты» в журнал «Новый мир» и вскоре стал одним из ближайших сподвижников Твардовского. В журнале он приложил максимум усилий для защиты и продвижения Солженицына. Одна его статья «Иван Денисович, его друзья и недруги», напечатанная в 1964 году, чего стоила.
Кстати, Солженицын в ту пору не раз публично объявлял Лакшина «критиком первого ранга». Он считал, что Лакшин создал свой отменный критический стиль. Солженицын отмечал: «Черты этого стиля такие: – в век космических скоростей и нервных перескоков – уверенная в себе неторопливость (вполне захватывающая и читателя!). Неторопливость, основанная на убеждении, что подлинные истины наскоками не познаются;
– напротив, в духе века – строгость определений, точность обозначений (критик постоянно помнит, что мы все обставлены точными науками). Дотошный поиск истины до последнего ковырка – и читатель вместе с критиком радостно проделывает этот путь;
– внезапные прорывы чистой художественности, которые освещают и сплавляют весь логический материал;
– прозрачный русский язык, ничем не сроднённый с господствующим заштампованным критическим жаргоном;
– юмор – очень русский, без разных там сатирических жал, без восклицаний, а – усмешечкой мужицкой, и оттого неопровержимый (из письма Солженицына Лакшину от 5 октября 1966 года).
Надо сказать, что коллектив «Нового мира» Лакшина недолюбливал. Критик это чувствовал. Позже, уже 4 апреля 1970 года он записал в своём дневнике: «Я всегда им был чужой, и даже когда они меня ласкали и хвалили, знали в тайне души, что я презираю их московский либеральный кружок, всех этих благодушных Цезарей Марковичей <…> и что мы из разного леплены теста».
Окружение Твардовского пыталось внушить главному редактору «Нового мира» мысль о том, будто Лакшин никогда и нисколько не дорожил судьбой журнала и стремился печатать лишь свои статьи. Но Твардовский этим наветам не верил. Более того, когда в конце 1966 года партийное начальство всё-таки выдавило из «Нового мира» Александра Дементьева и Бориса Закса, он предложил руководству Союза писателей СССР новым своим заместителем утвердить именно Лакшина.
Юрий КУВАЛДИН и Владимир ЛАКШИН (1979)
Оглядываясь на прошлое, Лакшин в 1961 году при вступлении в Союз писателей признался: «В детстве я много болел, с 1940 по 1948 год лежал в клинике костно-суставного туберкулёза. Поэтому учился я большей частью заочно и десятилетку окончил с аттестатом Московской очно-заочной школы рабочей молодёжи. Осенью 1950 года поступил на отделение русского языка и литературы филологического факультета МГУ».
Однокурсницы Лакшина вспоминали: «Он пришёл в нашу 4-ю французскую группу русского отделения в середине 1-го курса и оказался единственным мальчиком – среди двадцати девчонок <…> Володя сразу выделился из общей массы как человек незаурядно одарённый. Он довольно скоро был избран Председателем НСО. Мы частенько посмеивались, наблюдая, как при встрече с нашими убелёнными сединами профессорами, корифеями факультета, Володя обменивался с ними церемонным поклоном и рукопожатием, при этом обращались они к нему не иначе как «Коллега!» («Филологический факультет МГУ. 1950–1955. Жизнь юбилейного выпуска», М., 2003).
В университете Лакшин увлёкся изучением русской классики девятнадцатого века. Он с азартом занимался в толстовском семинарии у Н.К. Гудзия. Не случайно уже в двадцать один год ему предложили стать автором самого авторитетного «толстого» журнала – «Новый мир».
К студенческому портрету Лакшина надо добавить ещё то, что, почитая университетских мыслителей, он часто публично с присущим ему артистизмом демонстрировал своё пренебрежение к демагогам и начётчикам. «Невозможно забыть, – рассказывали его однокурсницы, – новогодний курсовой капустник, где Володя «исполнял роль» профессора Г.Н. Поспелова, чьи лекции по истории русской литературы в тот период, к сожалению, грешили вульгарным социологизмом и содержали умопомрачительные фразы и построения, которые мы, конечно, записывали на полях своих конспектов. В тот вечер Володя произнёс «с кафедры» целую лекцию, составленную из профессорских «перлов». Наклеив поспеловские усики и мастерски подражая его манере произносить слова, Володя под оглушительный хохот зала торжественно провозглашал: «Нос» Гоголя – это не орган обоняния, а орган социального самоутверждения».
Окончив в 1955 году с отличием МГУ, Лакшин во многом с подачи Гудзия остался в аспирантуре. Часть диссертации он положил в основу своей первой книги «Искусство психологической драмы Чехова и Толстого», которая вышла в 1958 году. Но на защиту руководство факультета его тогда так и не выпустило (кандидатом наук Лакшин стал лишь в 1962 году).
После аспирантуры молодой литературовед продолжил преподавать в альма матер. Но отношения на филфаке у него почему-то не сложились. И вскоре Лакшина из МГУ фактически выдавили. Так что весной 1961 года он вынужден был перейти под начало Юрия Бондарева в «Литературную газету».
Спустя полгода Лакшин подал заявление о приёме в Союз писателей. Рекомендации ему дали «новомирец» Александр Дементьев, непосредственный начальник по работе Юрий Бондарев и профессор Сергей Бонди, у которого критик учился ещё в МГУ. Так, Бонди в своём поручительстве отметил, что Лакшин «соединяет в себе серьёзного и добросовестного учёного, историка литературы и талантливого, проницательного критика советской литературы, активного участника в её строении». Другой рекомендатель – Дементьев подчеркнул, что «отличительными чертами его критических работ являются эстетическая требовательность и стремление обнаружить в художественном произведении отражение существенных процессов жизни».
Поддержала кандидатуру Лакшина и секция критики и литературоведения Московской писательской организации. Выступая 25 сентября 1961 года на бюро этой секции, Владимир Огнев подчеркнул: «У Лакшина положительно то, что он на практике совмещает работу литературоведа и современного боевого критика. Это гарантирует его от случайностей, придаёт его работам несуетность, серьёзность, хотя пишет он живо, просто, без напыщенности».
Тем не менее на приёмную комиссию дело Лакшина попало только через год. Кто и почему затянул этот вопрос, до сих пор неясно.
Лишь в сентябре 1962 года работы Лакшина были переданы для рецензирования членам приёмной комиссии В.Жданову и Ефиму Дорошу. Жданов дал следующий отзыв: «Лакшин за несколько лет литературно-критической деятельности написал немного, но всё написанное им – хорошо. Среди молодых критиков, выдвинувшихся в последние годы, он занимает одно из первых мест. Его особенность состоит в том, что он одинаково профессионально занимается историей литературы, научно-публикаторской деятельностью и современной критикой. Ему принадлежит превосходный фельетон в «Литературной газете» – «Знакомьтесь, Филонов!», в котором высмеяна малограмотная книга издательства Академии наук. Ему же принадлежат ценные публикации архивных материалов об Островском и Добролюбове (в журнале «Русская литература» и др.). Островскому посвящена также отдельная исследовательская работа Лакшина, в которой изучены связи драматурга с некрасовскими «Отечественными записками». Но основные историко-литературные интересы Лакшина посвящены Чехову и Толстому. Им написана книга «Искусство психологической драмы Чехова и Толстого» (1958), которая является первым в нашей науке опытом сравнительного анализа драматургии двух гигантов русской литературы; автор глубоко и творчески раскрывает художественное новаторство Чехова и Толстого в жанре психологической драмы, показывает их сходство и различие, убедительно доказывает, что многие существенные принципы трактовки характеров в драме «Живой труп» являются развитием аналогичных принципов, разработанных Чеховым в драме «Дядя Ваня». Работа Лакшина, имеющая своей основой, исходной точкой стремление взглянуть на историю литературы как на процесс, проследить глубокую внутреннюю связь между на первый взгляд разрозненными литературными фактами и явлениями, очень плодотворна и по замыслу, и по выполнению. Написана она отлично – увлекательно, выразительно».
Отдельно отметил Жданов работы Лакшина о современной литературе. Выделив статьи о прозе Даниила Гранина, Фёдора Абрамова, Виктора Конецкого и рецензию, посвящённую сказке «Маленький принц» Сент-Экзюпери, известный учёный подчеркнул: «Названные сочинения – не просто рецензии, по давно установившейся схеме оценивающие ту или иную книгу. Это литературные этюды, законченные по форме, обладающие силой и свойствами самостоятельного излучения, интересные и для читателей, незнакомых с разбираемыми произведениями. Они читаются легко, они интересны сами по себе, независимо от тех книг, которым посвящены, ибо автор владеет пером и широко судит о литературе. Многие его рецензии я, не колеблясь, отнёс бы к числу лучших образцов современной критики».
В таком ключе выдержал свой отзыв и Дорош. Ему более всего понравилась у Лакшина книга о Толстом и Чехове. «В небольшой этой книге, – писал Дорош, – множество интересных мыслей, тонких наблюдений, – например, об общественной психологии; о бытовых подробностях в пьесах Чехова и Шпажинского; о великом соблазне упростить чеховские образы-характеры, сделать их психологически более определёнными и ясными; о том, что сближение методов изображения внутренне противоречивых характеров у Толстого и Чехова объясняется по преимуществу не влиянием драматургии Чехова на Толстого, а общим жизненным материалом».
Тем не менее на приёмную комиссию дело Лакшина было вынесено лишь через год. Чего литературный генералитет тянул, до сих пор неясно. Вопрос решился только 17 сентября 1962 года. Кстати, ровно через одиннадцать дней после этого, 28 сентября в газете «Литература и жизнь» молодого критика горячо напутствовал Бондарев. «Знаменательно то, – подчеркнул Бондарев, – что В.Лакшин вместе с литературоведческим исследованием нашей классики всё время обращается к вопросам современной литературы, и здесь следует отметить чёткую идейную позицию строгого и одарённого критика, нетерпимость к фальши, повышенный критерий к мастерству, требование всегда большой мысли от поэта и прозаика, ясный и оригинальный разбор художественных компонентов произведения <…> В статьях Лакшина я вижу не только детальнейший остроумный разбор, но и перспективные пути развития советского романа».
К тому времени Лакшин уже перешёл из «Литгазеты» в журнал «Новый мир» и вскоре стал одним из ближайших сподвижников Твардовского. В журнале он приложил максимум усилий для защиты и продвижения Солженицына. Одна его статья «Иван Денисович, его друзья и недруги», напечатанная в 1964 году, чего стоила.
Кстати, Солженицын в ту пору не раз публично объявлял Лакшина «критиком первого ранга». Он считал, что Лакшин создал свой отменный критический стиль. Солженицын отмечал: «Черты этого стиля такие: – в век космических скоростей и нервных перескоков – уверенная в себе неторопливость (вполне захватывающая и читателя!). Неторопливость, основанная на убеждении, что подлинные истины наскоками не познаются;
– напротив, в духе века – строгость определений, точность обозначений (критик постоянно помнит, что мы все обставлены точными науками). Дотошный поиск истины до последнего ковырка – и читатель вместе с критиком радостно проделывает этот путь;
– внезапные прорывы чистой художественности, которые освещают и сплавляют весь логический материал;
– прозрачный русский язык, ничем не сроднённый с господствующим заштампованным критическим жаргоном;
– юмор – очень русский, без разных там сатирических жал, без восклицаний, а – усмешечкой мужицкой, и оттого неопровержимый (из письма Солженицына Лакшину от 5 октября 1966 года).
Надо сказать, что коллектив «Нового мира» Лакшина недолюбливал. Критик это чувствовал. Позже, уже 4 апреля 1970 года он записал в своём дневнике: «Я всегда им был чужой, и даже когда они меня ласкали и хвалили, знали в тайне души, что я презираю их московский либеральный кружок, всех этих благодушных Цезарей Марковичей <…> и что мы из разного леплены теста».
Окружение Твардовского пыталось внушить главному редактору «Нового мира» мысль о том, будто Лакшин никогда и нисколько не дорожил судьбой журнала и стремился печатать лишь свои статьи. Но Твардовский этим наветам не верил. Более того, когда в конце 1966 года партийное начальство всё-таки выдавило из «Нового мира» Александра Дементьева и Бориса Закса, он предложил руководству Союза писателей СССР новым своим заместителем утвердить именно Лакшина.