Когда побываешь у людей, поговоришь с ними, то отчетливо понимаешь, как ты далеко поднялся в горы, так далеко, что не видно ни души, не с кем поговорить, а если и начинаешь говорить, то тебя совершенно не понимают, как будто ты говоришь на иностранном языке. То же чувство преследовало и Ницше, и Чехова, и Достоевского. Два с половиной месяца летом 1866 года Федор Достоевский прожил недалеко от меня, у прудов, там, где улица Летняя, там, где улица Тихая, там где дворец Дурасова, но нет и упоминания о Достоевском в здешнем музее, нет и слова об авторе «Бесов», предсказавшем появления и палача Сталина, и агента немецкой разведки Ленина и всей этой своры бесов. Любопытно, что в 1866 году еще не было привычного нам Курского вокзала, и Достоевский отправлялся до станции «Люблино» с Нижегородского вокзала, который располагался в начале нынешней Нижегородской улицы, в районе Рогожского вала и Новорогожской улицы. В то время было открыто южное направление, на котором расположена станция «Люблино». Так что Федор Михайлович одним из первых осваивал это направление и эту станцию. В экспозиции музея во дворце этого Дурасова какой-то быт дворян и крестьян совершенно бесполезных, а гения с топором Раскольникова нет. Но это для них, для не читающей совсем публики, нет, а для меня Федор Достоевский стоит на берегу пруда и говорит:
- Как странно, Юра, середина апреля, тепло, а пруд еще весь во льду!
Так и народ наш - весь во льду после ипытания коммунистическим сталинским ужасом.
Юрий КУВАЛДИН
