Станция метро "Лев Толстой"

Лев Николаевич Толстой показался из-за дерева, подошел к плетеному креслу и сел в него. Я сидел вне кадра, напротив. А в кустах прятался земляк Льва Николаевича, лучший автор ежемесячного литературного журнала "Наша улица" Сергей Иванович Михайлин-Плавский. Оба туляки.
- Ну-с, Юрий Александрович, - обратился он ко мне по-французски, - почему до сих пор в Москве станции метро моего имени нет?! Вы ж всё хлопочете о станциях Мандельштама и Достоевского, а обо мне забыли?! Антон Чехов, который даже романа не мог написать, и тому метро открыли! А мне! Да за одну "Войну и мир" мне нужно десять станций сделать! 
Он говорил на том изысканном французском языке, на котором не только говорили, но и думали наши деды, и с теми тихими, покровительственными интонациями, которые свойственны состарившемуся в свете и при дворе значительному человеку. 
Я не сразу ответил костюмированному, ряженому Льву Толстому, затем предложил прогуляться по улице Льва Толстого.
Я увидел, что выражение лица Льва Николаевича изменилось в худшую сторону.
- Нет уж. С усадьбы выходить не буду! Мало мне улицы! Хочу станцию метро "Лев Толстой". И всё тут! Давайте мне мою станцию! Или я не заслужил?!
Я сказал на это:
- А без "Льва" нельзя обойтись?
Лев Николаевич топнул сапожком, бородка затряслась, он высоким своим голосом воскликнул:
- Развелось тут Толстых, без Льва не узнают. Этот сталинский выкормыш со своим "Хлебом" всё время под ногами крутится, псевдоним ему нужно было брать, а сидит памятником на Никитской. Развелось двойников! 
Высоко на дереве прокричала ворона.
- Это вы верно заметили, Лев Николаевич, кругом двойники, - посочувствовал я классику самых длинных фраз с "которым", в которых "которого" - "который" погоняет. 
Толстой с чувством некоторой разочарованности воскликнул:
- Как интернет появился, так по запросу, например, "Степанов", хер знает сколько Степановых вылазит из этой шкатулки! Хотя, правильно-то их фамилия звучит как Стебановы, от любви полученные, значит, Лебановы (они выступают как "Лобановы), а можно и без "Л" и без "Ст", но дело Господа всуе запрещено милицией нам говорить.
Я смотрел на просторную усадьбу, на аккуратные коричневые с зелеными полосами домики, на высокие деревья, на беседки, с трудом удерживая себя в XIX веке, хотелось лететь в XXI, не хотелось говорить с генералом Толстым, который много не понимал и до сих пор не понял, как не понял Чехова. Я сказал:
- Это вы верно заметили. Степановых - как в бочке селедок! Ко мне как только Степанов в редакцию входит, так я сразу кричу ему: "Бери псевдоним!" В день по три-четыре Степанова заходят! А Володя Степанов мне отвечает: "А меня в моей деревне все знают!" 
Лев Толстой мрачно посмотрел на очередную экскурсию, входящую во двор усадьбы, и сказал:
- А я где? На Девичке! Еще б в Хользуновом переулке поставили. Фатализм в истории неизбежен для объяснения неразумных явлений (то есть тех, разумность которых мы не понимаем). Чем более мы стараемся разумно объяснить эти явления в истории, тем они становятся для нас неразумнее и непонятнее. Нет, так не пойдет, товарищ писатель Юрий Кувалдин! Либо метро "Лев Толстой", либо сокращу "Войну и мир" до названия. 
Потом, когда мы с автором "Нашей улицы" шли к станции метро "Парк культуры"-кольцевая, я спросил:
- Ну как вам, Сергей Иванович, показался Толстой? 
- В формат журнала он не укладывается, - сказал Сергей Михайлин-Плавский задумчиво, - рассказы писать не умеет. Вы романов-то не печатаете, как пережиток прошлого. Им в дворянских усадьбах делать было нечего. Вот и читали романы, как сейчас мыльные оперы по телевизору смотрят.
- Да, - согласился я. - "Войну и мир" я бы сильно сократил… До названия. То есть осталось бы одно название "Война и мир", без текста. Вот чего нельзя сделать с Чеховым!

Юрий КУВАЛДИН