"СТОЛИЧНАЯ" обложка книги Издательства Юрия КУВАЛДИНА "Книжный сад", художник - Лидер Третьего Русского Авангарда Александр Трифонов, 2003
Писатель Юрий КУВАЛДИН и писатель Эдуард КЛЫГУЛЬ в редакции Ежемесячного литературного журнала "НАША УЛИЦА" на Балтийской улице, 15 (2002)
Из окна писателя Эдуарды Клыгуля в вечернем небе видна крупная красная буква "М". Клыгулю, чтобы его читали, нужно быть известным. А как тут станешь известным, когда тебе 70 стукнуло! Клыгуль показывает постоянное развитие мастерства. Мы сидим за роскошно сервированным столом и пьем "Столичную" на двоих. С прозой Клыгуля возникают проблемы доверия к ней читателя. Когда на бумагу ставится слово, а за ним другое, чтобы оно немедленно потянуло за собой третье, значит, пошел под откос, в загул, в занос, в запой. Мне никто так толком и не может объяснить, почему он пишет. Скрывают, и я скрываю. Знаем ведь, что пить плохо, а пьем ведрами под красную икру и соленые огурцы. Есть ли в этом цель? Чтобы стать известным, писателю требуется полжизни работать на имя, чтобы потом имя работало на него. Вот тут и возникает определенное противоречие. Без имени даже талантливую вещь продвинуть очень трудно. В тоталитарной советской литературе по-настоящему талантливое произведение раскручивалось достаточно быстро, тем более, в таком закрытом обществе, каковым было наше советское, в котором на слово как таковое был наложен запрет. Налили, выпили. Пирожки с грибами. Угрь припущенный в вине. Маринованные вишни. Поэтому легко путалась художественная литература с политическим манифестом. Все, что шло против КПСС (читай - всей власти в СССР), вызывало пристальный интерес у читателей и, соответственно, у КГБ. А раз КГБ заинтересовался, стало быть, произведению обеспечена известность. С падением СССР (теперь уже ясно, что страна, построенная на запрете свободного движения Логоса, обречена на гибель) умерла и политическая литература. Например, от Солженицына (политического графомана по определению) осталась повесть "Один день Ивана Денисовича" и несколько рассказов. Эдуард Викторович наливает, чокаемся, как положено, выпиваем. Даже роман "В круге первом" сейчас перечитывать невозможно - он художественно пустоват. И, с другой стороны, набирают обороты, если так можно выразиться, настоящие художники и писатели-философы, такие, например, как Пришвин и Астафьев. И Клыгуль с ними. Наливает новую повесть, а я пью ее, залпом, называется: "Кенигсбергская улица".
Юрий КУВАЛДИН